Зеркало треснуло - Страница 2

Ну, долго ли, коротко — уговорил он парня. Да покажите мне того, кого Проповедник не уговорил бы! Я бы посмотрел.

Собрались мы быстренько, чтобы времени не терять, да чтобы парень не передумал, протрезвев, конька ему, конечно, нашли, не такого, чтобы очень, но за уставшего хромого рысака в темноте сойдёт, да и отправились прямиком к тому Сычу. Так его все у нас и звали.

Дом-то не на самой дороге стоял, чуть опричь, проезжающим почти и не видно, а в темноте — и подавно. Ну и нас из дома-то не особо видно было. И кто его так построил — ума не приложу. А помнить — уже и тогда никто и не помнил. Всегда тут стоял — и всё тут. Потом-то от него одни стены остались, да и от них потихоньку камни порастаскали, а потом всё так заросло, что теперь и не увидишь ничего почти…

Да ты наливай, наливай, нечего обязанности свои забывать!

Да ладно, ладно, шучу про обязанности…

Ну, слушай дальше.

Мы, чуток не доезжая, среди деревьев затаились, а парень — прямо к дому подъехал. Темно было, хоть глаз коли, зато подобраться удалось близко, а в тишине всё было слышно, каждый звук.

Постучал парень. Сначала тихо было, потом скрипнуло — окошко такое в двери было, открылось то окошко, разговор пошёл… Что парень говорил — мы хорошо слышали, а вот что Сыч ему отвечал — хоть и тихо было, хоть и близко мы сидели, да казалось что парень сам с собой разговаривает. Скажет что, помолчит, потом опять говорить начинает…

Долго разговор тот длился, не хотел Сыч пускать-то, а может, что и подозревал, да впустил-таки, на свою голову… Парень и впрямь впечатление производил… Видать — и вправду из благородных.

Ну, каково сидеть, да ждать — о том, наверное, и сам слыхивал. Врагу не пожелаешь. Ждать да догонять — хуже нет. Хотя, догонять — всё ж-таки занятие, а вот ждать… Да мы-то привычные.

Вот и дождались. Сначала свет в окне погас. Потом, слышно стало, как дверь скрипнула…

Ну, и пошли мы.

Да что тебе рассказывать! Конечно, никто обещание Сыча пальцем не тронуть и помнить не помнил. Главное было — узнать, где у него денежки припрятаны. А парня этого никто и слушать не стал, цыкнули на него — он и заткнулся. Да саблю, на всякий случай, отобрали и руки связали.

Крепкий старик оказался. Так ничего и не сказал. Ну, Проповедник тогда и говорит — ищем, мол, сами. Не может не быть у него золота. И давай мы всё в доме перетряхивать. А про парня забыли. Он руки-то развязал, умудрился, да к Сычу: помочь мол, чем, не надо ли? А что тому помогать-то… Вот-вот концы отдаст. Лежит, чуть губы шевелятся — то ли молится, то ли ещё что… А парень стоит над ним — белый, как мел, и трясётся весь! Я тут как раз рядом оказался. Любопытно стало, что он там такое шепчет. Наклонился, прислушался, а он, оказывается, проклинает нас, на чём свет стоит. И пути у вас, мол, не будет, и всё такое прочее. И не в сердцах, а спокойно, как будто знает, что всё так и будет. А тебе, мол, это он парню, за предательство твоё — смерть скорая. Мне тут смешно стало, я ему и говорю, что ты мол, сам уже одной ногой в могиле, а всё стращаешь, и с чего это, мол, такому молодому господину, и вдруг помирать? Неужели ты его прямо сейчас убьёшь? Вот это была бы скорая смерть! А Сыч на меня глаза скосил, уже на большее сил не хватило, и говорит так тихо-тихо, из последних сил, видимо: не успею я уже, мол, да и ни к чему это, сам он, мол, себе и отомстит. За своё же предательство.

Тут и помер.

А золота мы никакого не нашли.

Проповедник хотел парня-то порешить, чтобы и свидетелей не осталось, да ребята воспротивились. Я-то рассказал о последних словах Сыча, думал — посмеются, а они: нет, отпусти парня, а то проклятие исполнится. Испугались, значит. Говорят ведь, что предсмертные проклятия сбываются… Проповедник ему даже денег немного на дорогу дал, из общих.

Вот так-то…

Да что тут говорить…

Парень рванул от нас — только пыль столбом. Рад был, что живым убрался…

Да никто и не знал-то, как его зовут. Парень — и парень… Может, Проповедник знал, да не у кого спросить теперь, а тогда и не подумали.

Да погоди ты, не гони лошадей! Дай передохнуть…

Пива вот лучше закажи ещё кувшин… Хорошее пиво…

Да сейчас, сейчас…

Причём тут зеркало? Да перестал он стой поры в зеркала смотреть. Как говорит, кто-то глаза отводит… Не могу себя, говорит, заставить на себя же самого смотреть — и всё. Видно, слова Сыча, предсмертные, забыть не мог.

Откуда знаю?

Тише, тише, не пролей…

Да я-то не проливаю, это ты тут руки подставляешь!

Ладно, ладно…

Да оттуда и знаю. Появился парень этот опять недели через три. Уже на коне, сабля вполне себе приличная, в кошельке звенит…

Что говоришь? На место преступления?

Не знаю, не знаю… Тебе виднее, ты — писа-а-атель…

В кошельке звенит, а сам злой, как собака, ничего прежнего не осталось, бородищей зарос, вид — бандит с большой дороги. Да так и есть…

Наливай, наливай, горло сохнет!

Вот я и говорю: в кошельке звенит, заказал всем пиво, пошёл разговор о том, о сём, а он знай себе, отмалчивается. Как будто думает о чём-то. Только одно это и сказал, про зеркало. То на одного взглянет, то на другого, быстро так, как будто боится, что заметят.

Да-а-а… Хорошее пиво.

Да что уж ещё рассказывать-то, это ты писа-а-атель, ты рассказывать умеешь, а я…

Ты меня уважаешь?

Да почти всё уже и рассказал…

Да что ты торопишь, да торопишь!

Ночь на дворе, самое время напиться, да спать завалиться!

Ты не смотри, что я теперь старый, я знаешь, сколько в былое время выпивал?

Да всё уже, можно сказать закончил!